Последние короли Шанхая. Соперничающие еврейские династии, которые помогли создать современный Китай - Джонатан Кауфман

после Перл-Харбора, о том, как британцы и американцы недооценили японские вооруженные силы, и о капитуляции Сингапура и Гонконга. «Похоже, они точно знали, что происходит на наших территориях, что мы делаем, что предлагаем сделать и какие проблемы им нужно решить. С другой стороны, мы, казалось, знали очень мало, если вообще что-то знали, о том, что делают они».

Виктор предсказывал, что союзники в конце концов выиграют войну и миром будут править «русская империя», Европа, в которой будут доминировать Соединенные Штаты, и азиатская империя, «которой, вероятно, будут управлять китайцы». Китайцы, утверждал Виктор, увидев успех Японии, скажут себе: «Если всего лишь изучение нескольких западных трюков позволило Японии почти победить Соединенные Штаты и Великобританию, то какой шанс у Китая с 400 000 000 человек. Мы правили миром, и почему бы нам не править снова?»

«Я думаю, что китайцы меняются в своем менталитете», — заключил он. «Я думаю, что они пробудились, и я думаю, что китайцы будут опираться на японские методы».

Однако пока японцы контролировали Шанхай и держали в тюрьме главного заместителя и политического советника Виктора, Эллиса Хаима, представителя багдадской еврейской диаспоры, привезенной в Шанхай Сассунами еще в XIX веке. Хаим сыграл решающую роль в обеспечении беженцев питанием и жильем. Теперь он сидел в тюрьме в доме на Набережной, который когда-то был шедевром Виктора, и лежал больной и неухоженный. Американский журналист, сидевший в тюрьме вместе с Хаимом, был освобожден и написал Виктору о страданиях Хаима. Он процитировал Хаима: «Я выдержал эти тяготы в течение шестидесяти дней, но теперь, после восьмидесяти двух дней, я сломлен. Уже несколько дней я пытаюсь вызвать врача, чтобы он посмотрел на мою лихорадку, но они и рукой не пошевелят. Все мои деньги приносят мне много пользы. Я и не мечтал, что буду жить как самый грязный кули». Хаим был так слаб, что ему приходилось помогать дойти до туалета и держать на руках других заключенных. «Он был болен, по его словам, малярией, а его конечности были сведены судорогой от долгого лежания в углу», — писал журналист Виктору. «Он был склонен обвинять вас в своей несчастной судьбе». Тем временем журналист писал, «Японцы развлекались в вашей студии-ателье, перебирая оставленные вами вещи».

Виктор, прочитав письмо из безопасной Индии, был убит горем. Его отчаяние по поводу будущего росло. Он спросил у других руководителей, присоединившихся к нему в Индии, чего он стоит. Они перечислили деньги, хранящиеся в банках, миллионы, вложенные в американский фондовый рынок, фабрики в Индии, огромные запасы недвижимости и инвестиции в Шанхай.

«О Китае можно забыть», — мрачно сказал Виктор. — «Он потерян».

* * *

К 1944 году Кадори уже два года находились в заключении в шанхайском лагере для интернированных Чапэй.

Элли становилось все хуже и хуже. Лоуренс нашел старую пишущую машинку и написал письмо японскому коменданту с просьбой разрешить его отцу умереть дома, в окружении семьи. «Мой отец, которому 80 лет, умирает, и увидеть своего старшего сына и внуков доставило бы ему величайшее удовольствие». Лоуренс попросил, чтобы Kadoories разрешили переехать обратно в Мраморный зал и «позволили жить вместе с моим отцом в последние дни его жизни, чтобы мы могли заботиться о нем и утешать его».

Лоуренсу разрешили вернуться в дом, где он в последний раз увидел отца в маленькой комнате над конюшней, вместе с их бывшими слугами. В августе 1944 года Элли умерла. Лоуренсу разрешили принести тело отца в дом перед погребением. Вскоре после этого японцы разрешили семье покинуть лагерь Чапей и жить под домашним арестом в конюшнях, пока главный дом готовили к тому, чтобы он стал резиденцией марионеточного губернатора Шанхая.

Перед вторжением японцев Гораций купил большой предмет мебели, в который было встроено коротковолновое радио. Переехав обратно в Мраморный зал, Лоуренс поздним вечером пробирался в гостиную и, находясь вне поля зрения японских охранников, слушал американскую сеть вооруженных сил. Там он следил за успехами американских войск и в августе 1945 года узнал о сбросе атомной бомбы, которая, по словам американского диктора, «изменит ход истории человечества».

Через несколько недель, 20 августа 1945 года, в день рождения его жены Мюриэл.

— Американские солдаты появились у входа в Мраморный зал. Впервые за почти четыре года Лоуренс включил свет в Мраморном зале. Война была окончена.

* * *

В ХОНГКЕВСКОМ ГЕТТО Эрих Райзман понял, что война закончилась, потому что японские охранники, охранявшие ворота, внезапно исчезли, оставив ворота, обнесенные колючей проволокой, открытыми. Беженцы и китайское гражданское население высыпали на улицы Хонгкева, празднуя. «Это было, как Спящая красавица, пробудившаяся ото сна», — вспоминал один из беженцев. Эрих и другие беженцы бегали по улицам, срывая знаки, обозначавшие границы «обозначенной зоны», и танцевали вместе с ликующими китайцами. Американская армия вошла в город и водрузила американские флаги на зданиях, выстроившихся вдоль Бунда.

Когда американские солдаты направились на север, в еврейское гетто, они приготовились к ужасам, о которых слышали в гетто и концентрационных лагерях Европы. Но в Шанхае чудом удалось найти более 18 000 выживших евреев. Они жили в грязных условиях и плохо питались, но ни одного еврея не убили намеренно. Отрезанные от информации в течение последних четырех с половиной лет, беженцы окружили американцев, требуя новостей о своих родственниках в Австрии и Германии. Большинство беженцев не получали известий от своих семей с момента захвата Шанхая японцами в 1941 году. «После того как Германия вторглась в Польшу… письма от моей семьи приходили все реже и реже. Последним сообщением, которое я получил, было письмо Красного Креста от моей сестры, датированное 8 ноября 1942 года», — вспоминал один из беженцев.

По радио, из кинохроники и от Красного Креста.

Теперь шанхайские беженцы узнавали о судьбе европейского еврейства. Газеты еженедельно публиковали алфавитные списки выживших, которые беженцы забирали и расклеивали по всему Хонгкеву. Каждую неделю беженцы собирались, чтобы изучить списки, надеясь, что в них появятся искомые имена. «Мы сидели, погрузившись в свои мысли, в свое горе», — писал один из них. По мере поступления мрачных новостей один из соседей Рейсманов в Хонгкеве узнал, что почти каждый из его родственников с обеих сторон — всего более сорока человек — был убит. Две другие женщины потеряли всех членов семьи. «Все, что мы пережили, вдруг побледнело в сравнении с этим», — писал один из беженцев. «Голод, болезни… нищета — все это больше не имело значения. Нам повезло. Нас никто не травил газом. У нас были жизни, но это не было поводом для радости».

* * *